Божество.

Она легко откинет одеяло, такая ослепительно-утренняя, сонная, встанет с постели, потянется, закинув обе молочно-белые руки за голову и запустив тонкие пальцы свои в водопад пшеничных волос. Она одета в наготу, в собственную бархатную кожу, и любая другая одежда сейчас казалась бы святотатством на этом прекрасном, по-летнему свежем, теле. Обернется, почувствовав мой блуждающий по ее коже взгляд, и томно улыбнется, словно сытая кошка, пригревшаяся у огня.

Легкими шагами она пройдет через всю мою крохотную комнату к окну, не закрытому с вечера, возьмет с подоконника пачку длинных своих, невозможно вонючих, сигарет. Покрутит их в руках, но так и не закурит, а положит обратно, сделав выбор, видимо, в пользу утреннего душа и завтрака. Я благодарен ей за этот выбор, ведь так я смогу дольше наслаждаться ее истинным ароматом: легким запахом нагретых на солнце камней, растертой в пальцах лаванды и томительного запаха молотого кофе.

Я поборю в себе нестерпимое желание пройти за ней в ванную, где она, как представляется мне, стоит под упругими водяными струями, намыливая куском дешевого ароматного мыла, свои чересчур костлявые плечи, чересчур полные, упругие груди, слишком тонкую девичью талию. Все в ней кажется мне «чересчур». Чересчур прекрасным, чересчур нереальным, чересчур… И сердце мое бьется чересчур громко и сильно, когда я слышу, что перестает литься вода. Закрываю глаза и представляю, как она промокает моим белым банным полотенцем свою блестящую от воды кожу. Движения ленивые, плавные, словно в полудреме.

- Ясень, ты будешь вставать? Я бы не отказалась от легкого завтрака.

Ее голос, чересчур низкий, с хрипотцой заядлой курильщицы, но оттого такой бередящий все низменные мои чувства, раздается раньше, чем она сама появляется в комнате.
Я открываю глаза. Моя богиня стоит прямо передо мной – протяни руку и коснешься мягких волос на ее лобке, бесстыдно зовущих, ждущих, завлекающих. Я откидываюсь на подушку и вновь закрываю глаза, чтобы не сойти с ума от этого невероятно- прекрасного зрелища.

- Эй, соня, ты собрался проспать весь день? Ты обещал показать мне Латинский квартал. Я не забыла.

Я судорожно провожу языком по сухому нёбу, пытаясь найти хоть немного влаги, чтобы смочить пустыню, которая прочно селится у меня в горле, когда Божество обращается ко мне. Безнадежно. Слова выталкиваются комками, царапающими язык:

- Я сейчас встану. Может, пока сваришь кофе?

Божество согласно кивает, отчего пшеничные пряди падают на лицо, закрывая серые, со стальным блеском, глаза.
Я двигаюсь медленно, словно сомнамбула, стараясь не выпустить из поля зрения сияющий силуэт моей единственной земной Любви. Любовь, облачившись в мою, пропахшую ею же, рубашку, с подвернутыми до локтей рукавами, быстро, но так естественно двигается по крохотной кухне, отделенной от комнаты лишь аркой с импровизированными книжными полками. Кухня так мала, что, кажется, стоит сделать одно неловкое движение, и раздастся оглушительный грохот упавших тарелок и кастрюль. Но Божество никогда не бывает неловким.

Я одеваю джинсы на голое тело. Грубая ткань приятно льнет к разгоряченной после долгой ночи коже. Колени джинс хищно ощерились бахромой – Божество сделало вывод, что так выглядит «богемнее» и ловко разорвала джинсу вчера вечером прямо голыми руками. Ткань обиженно трещала, но не спорила. Да и кто стал бы спорить с Божеством?

Дурманящий разум аромат выдергивает меня из моего сомнамбулического состояния. Божество умеет варить кофе, недаром кожа ее пропахла им, кажется, насквозь. Кофейный аромат источает даже ее пот, стекающий тонкой струйкой по изогнутой в порыве страсти, спине.

Она сидит на шатком стуле, закинув левую ногу на подоконник, бесстыдно предоставив моему взору отсутствие белья. Я сажусь напротив так, чтобы видеть эту прекрасную, томительную картину, и отпиваю из чашки, стоящей передо мной. Божество поглощает один за другим свежие крошечные круассаны, которые хозяйка каждое утро оставляет у меня под дверью в бумажном хрустящем пакете. Крошки падают на упругую грудь, спрятанную от моих глаз тканью рубашки. Но Божеству наплевать на такие мелочи. Она слегка шевелит пальцами ноги, покоящейся на подоконнике.
- Знаешь, Ясень, я тут подумала…Что если мне задержаться на недельку? Что ты скажешь по этому поводу?
Что я могу сказать? Сердце мое подскочило и ударилось о кадык, рухнув обратно на свое место, заходясь в безумном трепете счастья. Я ставлю на стол чашку и кладу руки на колени, чтобы она не видела дрожи в пальцах.
- Что я скажу? Я буду рад.
- Ну, вот и славно. Тогда после Латинского квартала заедем на вокзал, я поменяю билет.
Она закидывает в рот последний кусочек сдобного теста, одним глотком допивает свой кофе и встает из-за стола. Томительная картина, которая открывалась моему взору, исчезает.
Я остаюсь сидеть за столом, чувствуя, как неугомонное сердце бьется в исступлении о грудную клетку. Мне хочется кричать о своем счастье, о своем блаженстве, но я молчу. Божество не любит сантиментов. Божество любит свободу.

Латинский квартал не представляет для меня никакого интереса. Я переполняюсь ненавистью к нему, заполненному толпами праздных гуляк, большинство которых не могут сдержать своих любопытных, а чаще – похотливых, взглядов в сторону моей Любви. Я чувствую кожей, внутренностями, душой, как они раздевают мое Божество глазами, и мне хочется убить их всех.
Но Божеству плевать на чужие взгляды.
Она двигается плавно и быстро, ее испепеляет желание жить, впитывать в себя все, что ее окружает. Она торопиться чувствовать себя живой. Ее возбужденная болтовня бурным потоком проходит через мое сознание, я не слышу отдельных слов, моя голова занята только одним желанием – вернуться обратно, в крохотную квартиру, где я буду единственным, кто сможет раздевать ее, пожирать взглядом это безупречное тело. Владеть ею. Дышать ею. Жить ею.

Мы возвращаемся домой только, когда сумерки начинают сгущаться над городом. Моя Любовь усталая, но насытившаяся «прелестью» узких улочек квартала, опускается на постель, предоставив мне право раздеть ее, словно маленькую капризную девочку, не желающую делать это самостоятельно. Я стою на коленях у ее призывно раскинутых ног и медленно расшнуровываю ее высокие, по-мужски тяжелые, ботинки из грубой коричневой кожи. Я покрываю поцелуями ее ноги, которые, после дневного заключения в тесной обуви, лишь сильнее источают запах крепкого кофе и нагретых на солнце камней.
Она улыбается.
Она улыбается.
Она…
Мне хочется плакать, когда чуть позже она смотрит на меня сверху вниз, опуская и поднимая свои точеные бедра, и пальцы мои сжимают их так, словно от них зависит моя жизнь. Мне хочется плакать, когда она откидывается, утомленная и горячая, на подушку и волосы ее золотым водопадом струятся по дешевой ткани наволочки. Я прикасаюсь к ним пальцами и ощущаю, как жизнь, бурлящая в моем Божестве, передается мне через эти прикосновения. Мне хочется плакать, когда я слышу, как дыхание ее выравнивается и становится глубоким. Мне не видно ее лица, в комнате так темно, что не разглядеть даже собственных рук. Но я ощущаю всеми клетками своего тела, что она – рядом. Она дышит. Она живет и дарит мне возможность наслаждаться этим.
Я плачу.
- Я люблю тебя. Люблю тебя. Я люблю тебя. – Я хочу сказать это громко, но пугаюсь последствий, и признание выходит по-детски напуганным, тихим, как скрип половиц, когда она по утрам босая ходит по комнате. Я изо всех сил надеюсь, что она не слышит меня. Иначе я пропал.
-Я люблю тебя.
Я еще долго шепчу эти слова в темноту, не в силах замолчать, стараясь донести до ее спящего сознания смысл моего признания, моей мольбы… Шепчу, пока глубокий сон не укрывает меня тяжелым ватным одеялом, прижимая голову к подушке, засыпая глаза песком, приковывая руки и ноги к постели, словно кандалами.

Я разбит. Уничтожен.
Мое Божество. Моя любовь. Она покинула меня, оставив мне на память лишь мою рубашку, насквозь пропитанную запахом камней, нагретых на солнце, растертой в пальцах лаванды и молотого кофе.
Божество не любит сантиментов.
Божество любит свободу.

Багаж.

Ошибок прошлых откровенья.
Мечты. Надежды. Жажда слов.
В любви безбрежной заверенья.
Освобожденье от оков.

Немного мяты увлечений.
Объятья с запахом смолы.
Мед сладкий лестных объяснений.
Открытки с видами Москвы.

Тепло мужских сухих ладоней.
И терпкий вкус вина «Эльзас».
Что потеряла я в дороге?
Тебя? Себя? А, может, нас?

Платок со следом от помады.
И пластырь от сердечных ран.
Мешочек самой страшной правды.
И пояс, обовьет что стан.

Благословенье от святого.
Осколок тусклый янтаря.
И что в том странного такого?
Что мелочи храню, любя.

Улыбок сладость и прохлада.
Щетины след на коже плеч.
Должно быть, я лишь виновата,
Что не рассек наш узел меч.

Порывы страстных поцелуев,
Что совершались под дождем.
В уме все время я рисую,
Как вместе за руки бредем.

Что сделать мне, куда податься
Как успокоить сердца стук?
Куда любви моей деваться,
Не выдержу я больше мук.

Багаж любви всегда со мною,
Воспоминанья словно яд,
Ведь я больна… больна тобою!
Что? Доктора что говорят?

Что может скромный врачеватель
Поделать с ранами души?
Лекарств таких не существует
Чтоб залечили брешь души.

И я иду, склоняясь вправо,
В руке увесистый багаж,
Что делать мне, не знаю право..
Ведь ты мне сердце не отдашь…

Ир, потрясающие наброски. А стихотворение я уже читала, ты раньше выкладывала. У тебя настоящий талант, с нетерпением жду следующих "отрывков".

спасибо, Кристин

__________________
- Элен, ты уверена, что хереса достаточно? – Марк стоял за спиной у жены, пока та заканчивала укладывать волосы. Большое настенное зеркало, слегка подернутое пеленой времени (оно досталось Марку в наследство от отца, а тому – от его отца), отражало их пару. Оба высокие и такие же стройные, как в юности, хотя сейчас им обоим было далеко за 30, они смотрелись вместе прекрасно. Марк и Элен были женаты уже почти 20 лет, но смогли сохранить в своих отношениях ту незаменимую ничем легкость и теплоту влюбленности, которая и породила этот союз.
- Я думаю, да. На десерт мне нужно совсем немного, а из всех нас херес пьет только Герб, не думаю, что он вообще будет в состоянии прикончить эту бутылку. – Элен улыбнулась их совместному отражению и закатила глаза:
- Ах, Марк, боюсь, что нас ожидает сцена.
- Ничего, рано или поздно пора будет раскрыть карты. Нельзя же молчать вечно, они же наши самые близкие друзья. – Марк обвил руками талию жены и легко поцеловал ее в шею.
- Наверное, ты прав. – Элен повернулась в объятиях мужа, так чтобы видеть его лицо.
- Знаешь…- Марка прервал дверной звонок. Так мог звонить только Герб – отрывисто и дерзко.
- А вот и они! – Элен освободилась из кольца рук, удерживающих ее, мягко коснулась губами щеки мужа (Ах, как замечательно он пахнет, определенно парфюмерия сделала большой скачок вперед с тех пор, как они поженились), и пошла открывать дверь.

- Ну что же они так долго не открывают? Может, они заняты чем-то более увлекательным, чем встреча гостей? Герб провел рукой по своим идеально зачесанным волосам и выразительно посмотрел на супругу. Эмили притворно закатила глаза:
- Была бы твоя воля, милый, ты бы все на свете объяснял этим.
- Можно подумать, что ты – нет. – Герб опустил ладонь на бедро жены и плотоядно улыбнулся.
За дверью раздались шаги и, наконец, гостей впустили в холл, наполненный ароматами, исходящими из кухни.
- Герб, Эмили, как я рада вас видеть! – Эмили сияла улыбкой.
- Судя по тому, как ты долго шла открывать дверь, это откровенная ложь, дорогая моя. – Герб поцеловал Элен в щеку и легко обнял. Эмили смотрела на мужа и подругу веселыми глазам, снимая кожаные перчатки.
- Милая, ты прекрасно выглядишь! Изменила цвет волос? Неужели предательские седые прядки так уж кричали о твоем возрасте? – Элен крепко обняла Эмили. Она искренне была счастлива, что друзья смогли выбраться к ним на огонек.
- Ну, mon cher, к сожалению, у меня не такая прекрасная наследственность, как у тебя, поэтому приходиться подстраиваться под капризы беспощадного времени.
Марк уже спешил навстречу Гербу, который по-хозяйски прохаживался по холлу, ожидая, когда закончится обмен любезностями между подругами.
- Старик, чертовски рад видеть тебя. – Марк крепко пожал протянутую руку и несколько по-медвежьи неуклюже обнял старого друга.
- Взаимно, Марк. Давненько мы не собирались вместе, я уже соскучился по нашим посиделкам. И сдалась вам эта провинция, пока до вас доберешься, голова лопнет от бесконечной трескотни таксиста. Такое ощущение, что такси сейчас водят исключительно арабы, возомнившие себя гениями французской лексики.
Компания прошла в гостиную, где уже были включены торшеры, проливающие мягкий свет на лица вошедших.
- И что у нас в программе? Надеюсь, мы не будем скучать? – Герб вальяжно развалился на диване, заложив руки за голову.
- Какая уж скука, Герберт Ридженальд Скот! – Элен одной рукой обняла Эмили за талию – Разве можно скучать в компании таких прекрасных людей, как мы? Да еще и под херес, молочного поросенка и шедевр кулинарного искусства на десерт?
- О, тогда я доволен! Чем обязаны такому пиру, мои дорогие? Какое-то особенное событие?
Марк улыбнулся и развел руками, мол, понимай, как хочешь.
- Да какое событие, Герберт, просто мы так давно все не виделись! Надо же хоть изредка баловать себя хорошей компанией и вкусной едой?
- Без сомнений. Эмили, как думаешь, мы с тобой после ужина сможем втиснуться в такси? Думаю, мне завтра придется весь день ходить в расстегнутом пиджаке, зная Элен, я уверен, что наемся до отвала.
Эмили мягко посмотрела на мужа:
- По-моему, ты и так его никогда не застегиваешь. А все твоя любовь к десертам, дорогой.
Элен и Марк рассмеялись, а Герб принял позу глубоко оскорбленного человека:
- Ну, если бы моя милая женушка сидела дома и готовила мне обеды и ужины, а не строила карьеру, то я бы, наверное, не наведывался так часто в кондитерскую во время обеда. У них, знаешь ли, потрясающие десерты!
- А еще у них длинноногие официантки в коротких юбках. – Марк подмигнул Гербу и, повернув голову в сторону притворно нахмурившихся женщин, расхохотался.
- Я шучу, мои дорогие, кому нужна газированная вода, если дома есть выдержанный коньяк? – на этот раз хохотом взорвались все.

Ужин прошел отменно, впрочем, как и все другие, которых последнее время было мало – Элен и Марк год назад переехали за город, что существенно сказывалось на частоте встреч.
Когда с десертом было покончено, мужчины поднялись из-за стола и, наградив жен поцелуями, отправились в гостиную, прихватив с собой бутылку коньяка.
Элен знала, что они сейчас начнут обсуждать дела бизнеса или последний футбольный матч.
- Как думаешь, Элен, заняться нам посудой сейчас или сначала выпьем кофе в тишине и без мужчин? – Эмили сидела на высоком барном стуле, покачивая ногой.
- Думаю, мы выберем кофе. К тому же у меня есть еще пара кусков прекрасного шоколадного пирога, специально для нас. – Элен включила плиту и поставила турку на огонь. Она никогда не пила растворимый кофе и другим не позволяла – только свежеприготовленный и никак иначе!
- Элен, милая, напомни-ка мне, сколько лет мы знакомы? – голос Эмили был расслаблен, но Элен моментально почувствовала скрытую в нем угрозу.
- Почти 30 лет, Эм, ты же знаешь.
- Вот именно. Что-то не припомню, чтобы за 30 лет дружбы я зарекомендовала себя полной дурой, не так ли, mon cher?
Элен, стоящая спиной к подруге, замерла на мгновение. Но только на мгновение.
- Что ты, милая. Ты никогда не была дурой.
- Вот и я так думаю. Только не понимаю, почему ты тогда вдруг решила, что я поверю, что этот пир – всего лишь по поводу нашей встречи? Все прошлые разы мы прекрасно обходились более скромной трапезой, не так ли?
- Эм… Ты только не подумай… - Элен не поворачивалась лицом к подруге, потому что ей было стыдно. Стыдно, что скрывала то, что должна была рассказать давно, стыдно, что сейчас пыталась скрыть собственное смущение.
- Элен Бьютери Харт, отвечай мне, что происходит? – голос Эмили звенел и не предвещал ничего хорошего, если Элен будет плохой девочкой. Но она будет хорошей.
- Хорошо, Эм. Честно говоря, я собиралась тебе сказать, но не сегодня, не хотелось портить такой прекрасный вечер.
Эмили молча ждала. Элен доварила кофе, разлила его по маленьким чашечкам и достала из холодильника пирог. Она подала чашку Эмили и села на второй барный стул рядом с ней.
По лицу Эмили было видно, каких трудов ей стоит сдержать рвущееся наружу любопытство и негодование, но она стойко молчала и ждала. Она чувствовала, что дело серьезное, а, потому, стоит прикусить язык и дать Элен собраться с мыслями.
Элен задумчиво крутила в руках чайную ложечку и кусала губы. Она не знала, как начать разговор.
- Эмили, милая… Я, честно, давно уже хотела тебе сказать, но как-то не получалось: то переезд, то ремонт, смена работы, в общем, никак не получалось найти подходящий момент. Но, видимо, теперь уже нет смысла дальше оттягиват. Мы с Марком усыновили ребенка.
Элен не подняла глаз на подругу, чтобы увидеть ее реакцию на свои слова. Она и так знала, что Эмили будет в шоке. Еще 20 лет назад обе молодые семьи решили никогда не заводить детей, чтобы полностью посвящать время друг другу и своим половинам. Решение было принято с обоюдного горячего согласия и 20 лет выполнялось неукоснительно. Впрочем, как Элен узнала несколько лет назад, им с Марком так и так не суждено было стать родителями – она была бесплодна. Новость эту она восприняла совершенно спокойно, и даже почувствовала облегчение – ведь больше не надо было пить таблетки. Марк, когда она рассказала ему, казалось, даже обрадовался, и они провели прекрасный вечер вдвоем, наплевав на все средства контрацепции.
- Так… - голос Эмили был удивительно тусклым. – Значит, вы стали родителями. Не просто стали родителями, вы усыновили чужого ребенка. И где же он?
- Это она. Девочка 10 лет, ее зовут Марлин. Пока что она находится у моих родителей, ты сама знаешь, что второй этаж у нас еще не доделан, а селить ребенка в комнату, наполненную банками с краской…
- Стоп. Значит, твои драгоценные родители тоже в курсе всего? И даже приютили в своем доме какую-то незнакомую девочку, пока вы обустраиваете для нее новое жилище?
Элен чувствовала, что Эмили злится, но она никак не могла понять, из-за чего. Ее явно злила не новость о ребенке. Но что тогда?
- И как давно случилось это прекрасное событие? Я имею в виду обретение вами статуса РОДИТЕЛЕЙ? – Эмили медленно встала со стула и прошлась по столовой. Элен осталась у барной стойки, втянув голову в плечи и сжимая ладонями чашку с уже остывшим кофе.
- Элен?
- Около полугода назад.
У Эмили перехватило дыхание. Ее лучшая подруга скрывала от нее, что обрела ребенка! И скрывала так долго. Понятно, что она боялась рассказать Эмили правду, Элен всегда слишком серьезно относилась к клятвам и договорам, поэтому она решила, что Эмили сотрет ее с лица земли, когда узнает, что Элен с Марком выпали из кольца «не родителей». Но полгода…! И, однако, как причудлива судьба…
- И как она выглядит, твоя Марлин? – Элен моментально уловила в интонации Эмили полное отсутствие враждебности. Ее вопрос был наполнен морем эмоций, начиная от разочарования, что подруга так долго обманывала ее, и, заканчивая сожалением, что сама не заметила ничего раньше. Но враждебности и злости в нем не было.
Элен быстро поднялась со стула и подошла к Эмили, взяв ее ладони в свои и горячо заговорила, заглядывая в глубокие карие глаза подруги:
- О, Эмили, она просто ангел! У нее прекрасные каштановые волосы, длинные и похожие на морские волны. Она просто воплощение чистоты и невинности! Мне жаль, правда очень жаль, что я обманывала тебя, но я так боялась, что ты разлюбишь меня! Я бы не пережила этого, честное слово!
Эмили устало улыбнулась:
- Ты всегда была чудной, Элен Бьютери. Честное слово. Впрочем, какая теперь разница, что тобой двигало, когда ты скрывал от меня такую новость…Важно, что теперь я все знаю. И не говори ерунды, я все так же люблю тебя и, думаю, смогу полюбить и твою Марлин. Если, конечно, она не будет обижать Генри или Сьюзен.
- Кого? – Элен сдвинула брови и слегка наклонила голову вправо. Это могло означать только одно – озадаченность.
- Видимо, мы с тобой связаны так прочно, что даже решение стать родителями к нам приходит почти в одно время. Хотя вы, конечно, нас явно опередили.
- Эмили!! О, Эмили! Вы что, тоже усыновили ребенка? Правда? – Элен задыхалась от восторга и сжимала ладони подруги все сильнее.
- Нет, милая. Но я беременна. Уже 4 месяц пошел. Странно, что ты не заметила, как округлилась моя талия. – Эмили улыбнулась и порывисто обняла остолбеневшую подругу – Так что мы с тобой обе врушки, поздравляю. Беда не приходит одна, а, Эл?
И она счастливо рассмеялась.

…Она не спеша продвигалась через чащобу леса, по которому плутала уже приличное количество времени. Из дома она вышла с рассветом, а сейчас, насколько можно было судить по проблескам света сквозь могучие кроны многовековых деревьев, солнце стояло в зените. Эльзу давно мучил голод, усталость, но сильнее всего – жажда. Казалось, что за глоток чистой холодной воды она готова была продать душу хоть самому дьяволу!
Голые ноги девочки были покрыты глубокими царапинами от камней, покрывавшими извилистую тропу, по которой с молчаливым упорством продвигалась путница.
Крошечная птичка, внешне напоминающая малиновку, сопровождала девочку в ее пути, перелетая с ветки на ветку. Эльза давно не обращала внимания на свою крохотную провожатую, ее голову занимала только одна мысль – куда же она все-таки идет и сколько по времени этот поход еще может занять.
В глубине души она понимала, что ей не стоило вообще покидать теплой постели и выходить на крыльцо, затянутое утренним молочным туманом, не стоило спускаться по лестнице и прислушиваться к, казалось бы, недалекому перезвону, похожему на легкое треньканье крошечных колокольчиков, которыми ее прабабка украшала свое подвенечное платье. Платье почти полностью истлело от времени и хранилось в глубоком сундуке, внутренности которого пропахли сыростью и пылью. В прочем, прабабка тоже давно истлела в могиле, оставив в памяти Эльзы лишь крохотный след в виде воспоминаний о вкуснейших оладьях с повидлом из ревеня.
Итак, движимая любопытством, Эльза спустилась по лестнице, осторожно ступая босыми ногами по влажным, но уже теплым, ступеням. В погоне за призрачными звуками девочка не заметно для самой себя вышла за пределы фермы и углубилась в лес. Привычный с детства, в тот момент он показался ей совсем чужим, но добрым незнакомцем. Сейчас же, проплутав львиную долю времени по чащобе, она подумала, что незнакомец оказался совсем не таким уж простым, и в руке, спрятанной за спиной, были у него отнюдь не сладости или мелкие монетки, которые можно было получить и потратить на собственные девичьи прихоти.
Малиновка, перепрыгнув на ветку очередного лесного гиганта, пронзительно свистнула, отчего Эльза непроизвольно вздрогнула и вдруг ощутила всю обреченность своего положения – она была совершенно одна в глубине незнакомого леса, без еды и воды, босая и усталая. Лес, казалось, кружил девочку, пытаясь сбить со следа, который мог бы привести ее к дому – несколько раз Эльза делала попытку найти дорогу обратно, но все равно возвращалась в ту точку, откуда эту попытку предпринимала. В конце концов, она просто бросила эту затею, и теперь просто шла вперед по небольшой дорожке, усыпанной мерцающими камешками.
Лес вокруг нее дышал и пел, аккомпанируя самому себе шумом листвы и скрипом старых веток. Для Эльзы, выросшей на ферме и привыкшей к лесам и полям, было странно, что, кроме крошечной птички, сопровождающей ее, она не заметила ни одной живой души – лес был пуст.
Тропа делала поворот за поворотом, извиваясь словно змея, ведя невольную странницу за собой, как казалось Эльзе, к какой-то цели.
Девочка потеряла ощущение времени, она не могла подсчитать, даже примерно, сколько уже ходит по странному лесу.

Солнце, на которое она ориентировалась вначале, зашло за тяжелые тучи, которые нависли над деревьями, словно погребальное покрывало. Лес потемнел и теперь казался еще менее дружелюбным.
Эльза остановилась.
- Не могу больше. НЕ МОГУ, ты слышишь меня, лес? Я умру здесь.
Она села прямо на тропе, вытянув усталые ноги, и обреченно опустила голову.
Крошечная провожатая Эльзы, словно поняла, что путница идти дальше не собирается. Она слетела с ветки гигантского дуба и приземлилась на тропинку недалеко от Эльзы. Девочка не отреагировала на такое близкое соседство и продолжала сидеть, не шевелясь и глубоко дыша, словно после быстрого бега.
Малиновка наклонила голову и тихонько свистнула, пытаясь привлечь внимание путницы. Безрезультатно. Тогда птичка медленно начала продвигаться в сторону Эльзы. Убедившись, что девочка не реагирует, она осмелела и подошла еще ближе. Протянула крыло…и погладила Эльзу по колену. Девочка медленно подняла голову и посмотрела на птицу. Во взгляде путницы не было удивления или испуга, в нем была только усталость. Птица в ответ смотрела на Эльзу своими крошечными черными глазками, наклонив голову, словно задумавшись.
- Что тебе нужно, глупое ты пернатое? – девочка с трудом разлепила губы, голос ее был тих и больше походил на шепот. – Хочешь, чтобы я шла дальше?
Птица лишь на секунду помедлила и затем кивнула.
Эльза глубоко вздохнула, собирая последние силы, и встала с дороги.
- Пусть будет по-твоему. В конце концов, мне все равно где умирать, пойдем дальше.
Медленно, постоянно останавливаясь, чтобы передохнуть, девочка продолжила свой путь в никуда. Она шла и думала о том, что сейчас происходит дома. Должно быть, тетка ее уже подняла тревогу, и скоро ее начнут искать. Только вот найдут ли ее в этой заколдованной чаще? И будет ли вообще лес, куда они войдут, ЭТИМ лесом?
Тяжелые думы Эльзы прервал легкий холодок, пробежавший по ее ногам. Девочка подняла взгляд от дороги и напрягла зрение – впереди, сквозь могучие стволы деревьев, она видела просвет. Внезапное видение придало ей сил, и девочка ускорила шаг, забыв о боли в ногах и голоде. Тропа петляла между деревьями, которые словно расступались, пропуская путницу вперед, к заветному свету. Вот уже послышался девочке такой манящий и сладостный звук – журчание ручья. Она могла бы поклясться, что вода в ручье будет обжигающе холодной и от того еще более вкусной. Девочка побежала. Последние деревья расступились, тропа внезапно оборвалась, упершись в толстые, выступающие на поверхность корни, покрытые мхом. За корнями, утопленный в небольшой долине, бежал кристально чистый ручей. Он брал свое начало под каменной, полуразрушенной лестницей, которая замыкала долину и вела наверх, теряясь среди огромных иссушенных стволов. Эльза вздохнула – она поняла, что путь ее не окончен, что эта долина – лишь небольшая передышка перед новым путешествием. Она медленно перелезла через корни, спустилась к ручью, осторожно ступая по мягкому мху, холодящему ступни, и, упав на колени, припала к ледяной, обжигающей пересохшее горло, воде.

Мне хочется писать стихи,
Не думая над рифмой долго.
И строки чтоб легко текли,
Напитанные тихой болью.

Кусая губы, молча ждать,
Пока объявится желанье
Хоть что-то для себя создать,
Толпы не нужно мне признанье.

Пишу лишь, чтобы сердца пыл
Не слишком мучил, и желаю
Я иногда, чтоб он остыл.
Совсем. Напрасные мечтанья.

***

- Господи, Кристина, ты сегодня ночью, чем занималась?
Девушка в черном трико, с мокрыми от пота волосами, забранными в небрежный пучок, удивленно приподняла брови и не понимающе посмотрела на хореографа.
-Ты двигаешься на полусогнутых в коленях ногах, словно всю ночь таскала мешки с цементом, и тебя прибило к земле.
Обыкновенно бледные щеки Кристины залились румянцем. Она ненавидела, когда Энрике бранил ее перед всей группой, но еще больше она ненавидела перед всей группой краснеть. А это неизбежно происходило каждый раз, когда хореограф повышал на нее голос.
- Я…
Группа наблюдала. Всем было интересно, что ответит девушка, потому что ни у кого не было сомнений в том, что же она делала ночью – роман Кристины и Энрике не был такой уж тайной для всей группы. Кажется, только эти двое любовников до сих пор считали, что никто и ничего не знает.
-Уйди с глаз моих куда-нибудь. Отрабатывай brize. Если выдашь мне под конец репетиции убожество, а не прыжок, я тебя заставлю до самого второго пришествия скакать по раскаленным углям. Поняла?
- Да.
Старое, но не теряющее вот уже без малого 20 лет популярности, кафе «У Фредерика» на площади Сан-Мари приветливо распахнуло свои двери перед высоким мужчиной, одетым в толстый свитер крупной вязки и простые синие джинсы. Мокрые его волосы были зачесаны назад, открывая взглядам всех желающих высокий чистый лоб. Впрочем, желающих было не так уж много – кафе в этот ранний час практически пустовало.
В дальнем углу, за столиком у окна, прямо под огромной раскидистой драценой, одиноко сидела хрупкая девушка. Она зябко куталась в темно-серую накидку из шерсти, обнимая ладонями большую кружку с горячим кофе.
Молодой человек бодрым шагом направился к девушке, на ходу кивком головы поприветствовав хозяина кафе – старого Фредерика Лунье, который в столь ранний час был уже на посту и читал в ожидании посетителей толстый любовный роман из тех, что предпочитают лишь толстые престарелые домохозяйки. Что ж, у каждого свои недостатки.
- Милая, в чем дело? К чему такая спешка? Тебе повезло, что ты вытащила меня не из постели, а из душа. Иначе я вряд ли нашел в себе силы прийти сюда в такую рань. У тебя бледный вид. Ты плохо спала? Я говорил тебе, что нужно было ехать ко мне, твои соседи-кретины совсем тебя измотали.
Энрике заботливо и взволнованно смотрел на свою возлюбленную. Она сейчас казалась ему такой беззащитной и маленькой!
Кристина подняла глаза на Энрике, сидевшего напротив нее в своей любимой позе – нога на ногу, спина расслаблена и откинута на спинку стула, правая рука теребит незажженную сигарету. Ее сердце замирало от любви к нему, но любит ли он ее так, чтобы понять то, что ей так необходимо сказать?
- Энри… - она покусывала губы –верный признак взвинченного состояния.
- Ну, Кристина, что случилось? Ты меня пугаешь! – молодой человек подался вперед и внимательно вгляделся в знакомое и любимое лицо девушки. Глубокие синие тени залегли под глазами, щеки впали, губы кажутся еще больше и пухлее, чем раньше. Что с ней происходит, черт подери?
- Энрике, я ухожу из группы.
- Что? – он дернулся, словно его ударило током. Такого поворота событий Энрике не ожидал. Кристина была его звездой и он чувствовал, что после этого спектакля она станет звездой мирового масштаба.
- Это потому, что я наорал на тебя, да? Милая, прости меня, ты же знаешь, какой я несдержанный, когда дело касается балета… Мне, правда, стыдно, очень! Но ведь ты не можешь из-за этого сорвать премьеру!
- Наорал? – казалось, что девушка пытается понять о чем он говорит, ее узкий лоб пересекли несколько морщин – ах…Что ты! Все это глупости, не стоящие внимания.
- Тогда в чем же дело? – пальцы Энрике, длинные и нервные, окончательно испортили сигарету, превратив ее в крошки табака и обрывок бумаги.
- Я жду ребенка. Твоего ребенка. – Девушка опустила глаза. Она ожидала бури, выяснения отношений, скандала и, что скрывать, разрыва. Еще в начале их бурного романа Энрике твердо обозначил свою позицию – никаких детей. И она приняла это и готова была пожертвовать радостью материнства ради любимого и карьеры. Но судьба-насмешница решила иначе. Кристина срывает спектакль, подготовка к которому длилась не один месяц, это должен был быть звездный час как для самой Кристины, так и для Энрике – ведь именно он привел ее в балет! Кто знал, что девочка с улицы, никогда даже не пробовавшая танцевать, вдруг постигнет все тонкости балетного ремесла? Это было чудом, призванием, озарением…А теперь??? Что будет теперь?
Тягостное ожидание бури затягивалось. Девушка, не в силах больше молчать, уверенно подняла взгляд. Ее возлюбленный, ее гений, ее учитель. Энрике не переменил своей позы, но его глаза неотрывно смотрели на Кристину и по лицу его, начисто выбритому, стекали крупные слезы.
- Прости, Энрике. Я подвела тебя. – ее голос был так тих, что, кажется, молодой человек даже не расслышал слов Кристины. Его взгляд блуждал по интерьеру кафе, не останаливаясь на предметах и редких лицах.
Наконец, он сфокусировался на девушке, сидящей напротив, все так же, как когда он вошел в кафе, сжимающей кружку с эспрессо. Только теперь она держалась за нее, как за спасательный круг.
- Энрике, может, я могла бы …ну…спектакль.. – Кристина решила предпринять еще одну попытку разрушить тягостное молчание.
- К черту спектакль. К черту балет. К черту вообще все. – Энрике смотрел в глаза любимой, и взгляд его излучал любовь. – К черту все, кроме тебя и будущего малыша.
Старое, но не теряющее вот уже без малого 20 лет популярности, кафе «У Фредерика» на площади Сан-Мари приветливо распахивает двери перед своими посетителями. Хозяин кафе, старый Фредерик Лунье облокотившись о барную стойку, украдкой плачет над страницами дешевого любовного романа. Посетителей в столь ранний час почти нет, кафе пустует. И только в дальнем углу, за столиком у окна, прямо под огромной раскидистой драценой, сидит красивая молодая пара, чья жизнь сегодня перевернулась с ног на голову и стала полна смысла.

Ир, это просто шикарно! Я зачиталась! *_* Тебе книги надо писать, однозначно!
Атмосферность такая, что мозг сразу рисует картины происходящего, а в героях ощущается жизнь.
Хи-хи, Кристина...

спасибо))))))

я ошиблась в имени? О_о

Нет, просто мне всегда приятно видеть идентичное моему имя в каких-либо произведениях.

ааааа) а то я испугалась, что ошиблась

Потрясающие наброски! Настоящий талант! Когда-нибудь с удовольствием прочту твою книгу!

спасибо бльшое)
когда-нибудь с удовольствием ее выпущу )))))